julia_riweth | Дориат 503-507, the end (Reply)

Ну а плакать, лицо повернув к стеклу -
вероятно, поправка насчет кросспола.
Айриэн

Конечно, знать, что собирается выступать дориатское войско, и остаться сидеть дома – было немыслимо. И все-таки единственное, о чем я сожалею – что собирался быстрее, чем привык это делать. Любая дорога, любая битва казалась мне легкой и солнечной, прямо как младенцу по лавке ползать. Давить надо такие настроения в корне, они думать мешают. Головой.
И пошли – мы и дориатрим во главе с Маблунгом. Я и прощался-то легко, как будто на полдня на охоту, дурень. Майтимо остался дома, а с ним Макалаурэ, потому что раненому еще поправляться надо, а кто-то ведь должен охранять Камень.
Добираться к Химрингу по горной тропе – дело небыстрое, да еще когда туман, а дорогу орчье подпортило, как могло. С нами рядом, среди эльдар, затесался еще человек. Молодой довольно, я так понимаю. И рьяный, как все молодые. Это они потом, к старости своей, людской, степенными становятся, как гномы на тракте, а до того – быстрее прыгают, чем кузнечики на лугу. Говорил, что из Бретиля он, а теперь с дориатрим некоторое время обретался.
Химринг сдался так быстро, что это не могло не насторожить. Разумеется, они устроили нам красивый морок, в котором даже лично Враг, пусть ему и за Гранью Мира икается, принял участие. То есть, не он, конечно, а только видимость одна. Но сказать, что они сильно сопротивлялись – было бы враньем.
Входим в крепость сначала близнецы, я и Маблунг. Ну и человек этот с нами увязался.
Внутри муторно. Что я вам описывать буду, что ли, как бывает после хозяйничания темных? Мрак и уродство – вдвойне отвратительные для тех, кто помнит пиры в этих стенах, кто возводил их с любовью, кто спешил вернуться сюда. И главное – стены начали на глазах осыпаться, как будто им самим было противно от всего, что тут происходило.
Человек во все глаза смотрит, видно, что ему не по себе. Хотя что там, мы тоже не больно-то радовались.
- Госпожа, - говорит. – Это что?
Я чуть шлем на щит не уронил. Это кто госпожа? Это я госпожа? А ему уже кто-то быстренько объясняет, что у эльфов не все то девица, что с косой. Тьфу на вас, на людей, как учудите что-нибудь.
Наш путь лежит дальше, на Север. Мы помним об этом, а пока ждем старшего с войском – я и Тэльво. И человек из Бретиля тут же. Наш план, тот, о котором давно думается, еще в силе.
Сидим мы, сторожим развалины. Гарнизон был маленький, управляться с ним легко. Ну и разговорились, слово за слово. Человек наш, оказывается, в Бретиле вырос, но по отцу и матери был из тех, кто недалеко от Химринга жил и служил когда-то нашему старшему.
- Ты бы мне показал, где деревня наша была? – спрашивает.
А я помню. И деревню, и поле, и охоту неподалеку. Отчего не показать?
- Так ты стройся там, - говорю, - а я, как немного разберемся, приеду. Наливки привезу. И посидим, вспомним.
Ну как он меня госпожой назвал, вспомним, например, три ха-ха. А если серьезно – сколько у него опыта? Сколько лет прожитых? А к тварям в гости сунуться не побоялся, хотя уж представлял, куда идет, не маленький. С таким выпить – правильно.
И вот только я подумал про все это, про конец войны, будь он неладен, как бежит Амбарто, недаром так его зовут. Про Амон-Эреб кричит, что орки ворвались внутрь. Про Камень, что остался он у нас, не отдали его, не достался врагам. Про старшего – что погиб.
Я хотел к нему рвануться, спросить, как, что, балрог их дави, творится, а тут он меня сам добил.
- Твоя жена, - говорит, - мертва.
Вот так. С размаху – мордой в стенку. И искры из глаз.
Я только думал – девочка моя. Девочка моя. Птичка. «Я пойду с тобой, куда захочешь. Даже в Валариандэ». И пошла. А я оставил ее одну. Считал, что в любом случае первым должен лечь я. Это не обсуждалось. А теперь ее нет, а я стою, как дурак, на этих развалинах и вытираю лицо подшлемником. И в горле жжет, как жгло руку.
- Извини, человек из Бретиля, - говорю, - не будем мы пить наливку. Но если найдешь моего старшего,- и думаю – а старший теперь Кано, - он тебе покажет, где была ваша деревня.
Следом Айглин несется, тоже на всех парусах.
- Лорд! – кричит. – Лорд.
- Я знаю, - что я ему скажу еще…
Младшие что-то там говорят про «мы отомстим». Да отомстим, конечно. Чего-чего, а такого добра, как месть, на свете навалом, и не было никогда в ней недостатка. Я вроде ничего, думаю, держусь, только дышать трудно.
Решил, что я пойду сейчас, не буду ждать, чего они решат. Возьму оставшиеся два Камня, а если не получится, забью их ему в глотку. Встал и пошел. И зачем эти двое пошли со мной, я не знаю. Я не помню пути. Помню спину младшего, ворота, и как поднял щит, чтобы его прикрыть. И все.
Никогда не думал, как именно я хочу умереть. Потому что пока жив, надо заниматься чем-то полезным. А потом будет все равно.
Все равно мне не было. Я думал, где у них там эта их Вековечная тьма, и успею ли я сказать Намо все, что я о нем думаю. Сказать мне хотелось много чего. - Шоколадку хочешь? Тут мы ее с Диором не доели.
Фиолетовые лавочки, река, солнышко. Наконец-то стало тепло. Я сижу и грызу шоколадку. А еще я у темных воды попила. Во-первых, пить хотелось, во-вторых, напомнить самой себе, что они все-таки техи, впахивали для нас, как проклятые, и я им благодарна. В общем, ничего так Мандос. Ничего так последний час игры. Хорошо у меня все, ага. У персонажа плохо, у него мозга нет. А я шоколадку жру.
- Привет, брат.
Ну да, Куруфинвэ, легок на помине. Я ему рад. Да и он вроде как…достаточно живой для мертвого.
- Ты отца видел?
- Видел. Говорит, что мы в Дагор Дагорат пойдем.
Мне никуда не хочется идти – только к Мандосу и устроить ему напоследок.
И тут – они. Майтимо. Нарохэль. И она. И я рядом с ними, потому что где ж еще мне быть.
- Я отняла жизнь, - говорит Лиэроссэ, тихо так. – Я впервые отняла жизнь.
И меня там не было. Меня. Там. Не было. Хоть ты, Намо, из фаны вон вылезь, темнее этой тьмы – ничего не придумать.
Мы ждем. Теперь уже вдвоем, а куда остальные делись – да в этих чертогах поди разберись, кто откуда приходит и кто куда девается. Молчим. Потому что не говорится. Достаточно того, что она тут.
В какой-то момент я снова вижу Майтимо – таким, каким он был еще до всего. И вижу, что у него две руки. А он молчит, он идет мимо и исчезает.
- Приветствую в моих чертогах, - говорит Намо.
- Здрасте, - говорю. И смотрю на него в упор, потому что хочу, чтобы он сразу понял, что я о нем думаю.
Я не знаю, что может сделать бесплотный дух. Но если хоть что-то может – я это сделаю. Пусть он только попробует… Кажется, что бурлило, то и бурлит дальше, в голове или где там. Мне и море по колено, и Мандос по уши.
- Вы хотите о чем-то спросить меня?
- Что нас ждет? – спрашивает Лиэроссэ.
- То, во что вы верите. Чего захотите.
Мало ли чего я хочу. Уйти хочу, например. Так я ему и сказал.
Он что-то ответствовал про то, что как только наши души освободятся от не помню уж, чего, то ли печали, то ли скорби, то ли пареной репы – так сразу. Там – жизнь.
Так я уйду, понимаешь ты, Намо? Моей душе так же огненно, как было сегодня и вчера. Она живая. Она не болит. Почти.
- А .. Вечная тьма? – спрашивает Лиэроссэ.
- А она только в вас, - говорит Намо.
- Я врал, что ли, всю жизнь? – ору на него я, окончательно переставая что-либо понимать.
- Ты был искренен. Всегда, - отвечает Намо. – Ты верил в то, что говорил.
Тогда я вконец уже не понимаю, что ему сказать. Он не ждет оправданий, не выносит приговоров, ничего не делает, будь ему пусто, чего я ждал. Он даже не нарывается, а это вдвойне странно.
И я говорю:
- Я без нее – никуда.
- Вы прошли слишком длинный путь вдвоем, чтобы я мог посягнуть на такую любовь, - отвечает Намо.
- Тогда тебе решать, когда возвращаться, - говорит Лиэроссэ.
Я не знаю, умеют ли души обняться и плюнуть на всех. Ну и неважно.
Еще одно знакомое лицо. Рыжий. Тэльво. Тэльво?
- А ты-то что тут делаешь? – возмущаюсь. – Ты ж живой вернулся, оттуда, да?
А он на меня смотрит такими глазами, какими умеет только Тэльво, когда он вразнос, и говорит:
- А у нас еще два Камня. Понял? Я дошел-таки.
Они все снова рядом. Майтимо. Нарохэль, которая куда же от него... Тэльво. Курво. Могут ли души обняться и плюнуть на всех? Кажется, я об этом уже спрашивал.
И вот я где-то там – нахожусь, в общем. И так мне светло, что сил нет. Никаких совершенно. Дагор Дагорат, говорите? Не самое ли время ее устроить?
Газель с сумками ушла, а мы топали через поле. Потом, наверное, через болото. По дощатой кладке-тропе, как по мостику. В тумане плыли крупные звезды, белые и красные – это рядом не спала большая дорога. И среди звезд и тумана след в след шли игроки и мастера, и болтали о том-о сем. Туман сгущался, а из него, золотя туманные волны и выступающие над молочным морем деревья, взошла большая медовая луна. Оглушительно так взошла – резанула по нервам. Это такое время-межвременье, междумирье, в котором от всего кричишь, от всего не можешь спокойно дышать. Потому что красиво, щемит, зовет, не отпускает.
Любовь сильнее проклятия. Так я думаю. И не думать об этом – не могу.
Под ногами рельсы, на платформе люди. Те, которым не надо было держать рядом меч, которые с дач едут, с грибной охоты. Туман и звезды качаются за спиной, словно провожают.
Вагон. Народ – тесно на скамейках, потому что никому неохота расставаться. Гитара. Черт бы побрал вашу гитару, когда оно и так…
Когда у гибели на краю войне мы платили дань,
И даже сказать не успев «люблю», уже смотрели за грань,
И, пусть не будет дано судьбой нам здесь друг друга сберечь,
Уже условились мы с тобой о той, последней из встреч.
На грани осени и зимы, на грани ночи и дня
Друг друга ждать обещали мы, и ты подожди меня.
И если там бесконечный мрак, холодная ночь без звезд,
Где стоит сделать неверный шаг – и в бездну рушится мост –
Не дам тебе уйти одному в неведомые края.
Твоя дорога лежит во тьму – так, стало быть, и моя.
И если правда там кто-нибудь поставлен судьбы решать,
Я вырву право на этот путь себе, как право дышать.
Тогда и ночь среди вечной тьмы нам будет светлее дня.
Друг друга ждать обещали мы, и ты подожди меня…
Мы еще меняемся адресами, обсуждаем, кто куда поедет, кто кого будет играть, кто кого ждет в гости, смеемся, плачем, ведем себя, как психи, смущаем население вагона. Но это совершенно неважно.
Москва. Магазин, который мы ищем на темных улицах – а нам в охотку его искать, у нас драйв, который еще не выветрился, но выветрится совсем скоро, и тогда будет смертельно хотеться спать. Райна, хозяйка, которая нас спасла. Кухня, электрические лампы, приготовление бутербродов… И лорд нолдор, который все еще шляется где-то рядом.
- А знаешь, чего больше всего охота после войны? - сказал он.
- Чтобы она никогда не повторилась?
- Эх вы, - вздохнул он, - девочки. Есть, купаться и спать. Кстати, бутерброд, который сверху, выглядит надежнее. На нем колбасы много.
Когда я засыпала, уже приближался рассвет. И среди домов мне казалось, что я слышу, как он задумчиво напевает себе под нос. На квенья, конечно, а что я знаю о квенья, кроме здрасте-пожалуйста?

Постскриптум номер раз.
Я девАчка. Сколько бы я ни хотела показать, что я взрослая и умная, и очччень зрелая и суровая - я все-таки в душе девАчка. Слезливая и склонная к соплям в сахаре. Это вовсе не плохо, ей-Эру. Точка.
Постскриптум номер два.
Девушки часто жалуются, что играть женские роли-де скучно. Сыграла кросспол после десяти лет не кросспола, юбок и принцессочек. График событий одинаковый - не продохнуть. Правда, когда тебе периодически надо бегать сражаться, то события не надо организовывать. Но если б я только бегала сражаться - было бы скучно все же.