Марта. Окончание.

[julia_riweth]

 

- Спрячься, моя Гертруда, здесь есть те, кто желает тебе зла.

Гертруда безмолвно исчезла, только мелькнуло черное платье. Марте стало одиноко…совсем одиноко.

 

- Вы знаете, Марта, я, наверное, не доживу до утра, - он посмотрел ей в глаза, и ведьма поняла: не догадался. Впервые за много лет это ее не успокоило.

- Отчего же? – спросила Марта, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

- Я сам хотел бы знать… Но я не знаю.

- И…что бы вы сделали, если бы и впрямь вам было не суждено пережить эту ночь?

Она отчего-то снова с безжалостной ясностью вспомнила Янкеля, треск поленьев в очаге, его иссушенное болезнью лицо и глаза, которые только еще и напоминали о нем прежнем, о Янкеле, которого она любила.

- Я признался бы в любви самой достойной из всех, кого знаю.

Лицо Янкеля приблизилось – и растаяло, растаяли поленья и освещенные трепещущим светом стены, давно разрушенные, но не забытые.

- И…кто же это? – спросила Марта, чувствуя, как у нее холодеют руки.

 

- Я отпущу тебя, мальчик. Но после этого – я умру.

- И что, никак нельзя иначе?

- Никак. Или я, или ты. Ты еще не жил, живи. Найди Гертруду, мою… просто найди ее и позаботься о ней.

Он обнял ее.

- Уходи, не оглядывайся!

 

Жизнь уходила из Марты тихо-тихо, как укатывается клубок под скамью. Так тихо, так не больно, потому что с тех пор, как вспомнился ей Янкель, ничего не могло быть ни жалко, ни больно.

Просишь помощи – что ж, изволь.

Я похищенное верну.

Так стекает по венам боль,

Так уходят суда ко дну.

Все уходят ко дну суда,

Ледяная кипит вода…

Я найду и себе тепла.

Это просто. Попробуй сам.

Остальное – ненужный хлам,

Незнакомцы, шаги, дела.

Незнакомцы, дела – твои.

Долог, холоден свист змеи.

Не оглядывайся, не смей,

Уходи поскорей от змей…

Но на свете было Рождество, о котором Марта совсем забыло. Сахарное, снежное, озаренное горним нежным светом, который проникал всюду и все заливал. И случайно проходивший мимо очень молоденький и очень добрый ангел склонился к Марте – и подарил жизнь, которой она не просила. У ангела были тонкие белые пальцы, у ангела были глаза, как агаты, как рождественская ночь – такие же темные и такие же лучистые одновременно. Только вот ангел был неопытен и еще не знал, что некоторым помочь нельзя. Он просто увидел боль и смерть и воспользовался дарованным ему правом на спасение. Ласково склонился над распростертой Мартой и вернул ее сердцу течение замершей было крови. Зря он это сделал, но нельзя винить ангелов в том, что они добры и непорочны.

 

Когда исполнившаяся было благодарности и радости Марта, к бездыханному телу которой сбежались все гости и случайно оказавшийся в доме медик, вдруг открыла глаза и попросила воды, юноша, которому она вернула его жизнь, слабо улыбнулся и прошел мимо. И больше не встречался с ней взглядом.

 

Это было справедливо. Потому что сказка. Потому что злая колдунья. Это было правильно, как детская книжка с рисунками, непросохшими и накрытыми для сохранности тонкой папиросной бумагой. Такие книжки дарили детям гостей.

- А вы правда фея, фрау Марта? – на нее смотрели нежные детские глаза, но она мало что соображала.

- Фей не бывает.

- Совсем-совсем не бывает?

- Да, детка.

 

- Урожай яблок уменьшает аппетит? – спросила Марта, с треском раскрывая веер, словно ничего не изменилось,  и она осталась прежней.

Он потупился и ответил: «Да».

Она улыбнулась. Она с каким-то безотчетным удовлетворением ощущала кипящую внутри ненависть. Прежнюю. Даже сильней и живительней, чем когда Марта была молодой и желала соседке сломать ногу. Ее перехитрили, впервые в жизни. Или не перехитрили, а просто…но это было еще обидней, и еще сытнее кормило горевший в Мартиной душе злой мертвенный огонь.

Она перебирала проклятия, как орешки, и снова, как раньше, думала только о себе. Это? Может быть, вот это?

У них у всех был горьковатый привкус и запах горького миндаля. Как у хорошей отравы, а плохой Марта не держала.

 

На подоконнике сидел ангел и, кажется, плакал. Но его скрывали роскошные бордовые занавеси с кистями.

 

Через несколько часов взгляд господина-саламандра, проходившего мимо, испепелил Марту. Осталось только ее проклятие и одинокий дом, в подвале которого дичали кошки и крысы, а двор зарастал сорняками, темными и сильными, как самые что ни на есть ведьминские страсти. Впрочем, проклятия тоже ветшают с годами – может быть, потому в конце концов о Марте забыли все. Помнят только сказку о пряничном домике, но это ведь было самое начало истории, так-то, любезные мои читатели.