![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
julia_riweth- Подсудимый! Встаньте! – А он не может встать!
Вам очень повезло, если вы обошлись без этой части, потому что, в общем-то, она полностью перечеркивает все, что было у вас и не было, все, что еще хочется помнить. Вы сейчас будете удивляться – а что, предыдущие три засады не перечеркнули? А вот нет, а вот все равно хотелось цепляться и думать, что когда-то же все было хорошо, была любовь, морковь, жвачка, мытье тарелок в четыре руки, и вот на том самом мерзнущем втором курсе, когда ну вообще никакая сила не могла в ноябре выдернуть на первую пару – как он трогательно уходил на работу и не будил меня.
Но вот с того момента, как мы начали открыто судиться – мне уже больше не хочется вспоминать. Просто потому, что нет ничего более гадкого, чем этот милый процесс.
Американцы – по крайней мере, если верить их фильмам – до самозабвения любят суды. Им в общем достаточно самого ничтожного повода, это удовольствие, спорт и священное право. Судьей быть почетно, он «ваша честь», справедливость и за редким исключением положительный герой. Если что стряслось, если кто-то кое-где у нас порой, если обидели, суд – ваша защита.
Наш человек в суд ходит, как к директору школы – может, стекло и не я разбил, а вдруг я просто не заметил? В суд стараются не попадать, даже если стоило бы – просто потому, что мороки много, как что работает – непонятно, а «позору» не оберешься. Нет, ну есть люди, которые судятся как выпивают – с удовольствием и иногда с перебором, но в меня спиртное такими дозами тоже не лезет. Откуда лично я взяла идею, что судиться позорно – понятия не имею. Можно долго размышлять, не от того ли это, что в час моего рождения Луна была над крышей или что я вообще трусиха, но я где-то ухитрилась усвоить, что судят подсудимых, и раз я в суде – то это не я пришла пытать правды, а судят МЕНЯ. За что? А за плохое поведение, которое я так подробно расписывала в предыдущих частях сей опупеи!
О да, притихшие было тараканы от похода в суд воспряли с новой силой и принялись качать права, стуча касками, как шахтеры на демонстрации. В качестве зарплаты и дани за двенадцать лет они, как вы понимаете, требовали не что-нибудь, а мои нервы, не доданные им в то время, пока я жила спокойно и занималась своими делами.
Отчасти этому способствует и сама атмосфера суда – одновременно пофигистичная до разгильдяйства и подчиненная каким-то внутренним законам, в которых я разбираюсь, как в молекулярной физике. Никак то есть. Слышала, что молекулярная физика есть, ага.
Вот сам суд – в здании бывшего детского садика, которому сделали особо жестокий евроремонт. На входе – охранник и рамка металлоискателя. Металлоискатель, естественно, все время истошно орет – ну у кого хотя бы ключей и мелких денег в сумке нет? Охранник на этот ор не ведет и ухом, разве что поморщится изредка. Ему в голову не приходит кого-то обыскать или попросить показать железки. Но металлоискатель работает – потому что положено. Связь с действительностью или необходимостью у него ровно такая же, как у Ханты-Мансийска с Новой Гвинеей – неожиданная, неочевидная и некачественная.
Примерно такая же связь с нужностью и у ячеек для сумочек, которые стоят рядом с металлоискателем, как в хорошем супермаркете. Ни разу не видела, чтобы кто-нибудь что-нибудь туда сдавал. Более того, если бы охраннику пришло в голову заставить всех приходящих сдавать сумки – работу суда тут же постиг бы жестокий паралич, потому что очереди во всех коридорах большие, а ячеек не более десятка. И толпа, собравшаяся перед зданием в ожидании своей очереди, наверняка бы тут же совершила какой-нибудь локальненький государственный переворот. Конечно, охране переворот ни к чему, поэтому она и не заикается. Но ячейки стоят. Положено!
Заседание редко начинается тогда, когда оно назначено. Судьи – люди занятые, им соблюдать расписание некогда. Поэтому, слоняясь по коридорам в тоскливом ожидании, успеваешь все передумать, заслушать орденоносный хор тараканов имени Дона Торквемады и окончательно пасть духом.
В довершение всего в зале суда обычно есть выкрашенная черной краской клетка для преступников – это на фоне беленького евроремонта! Никого в нее, конечно, не сажают, но лично меня в первые разы приводила просто в ужас ее радушно распахнутая дверка.
И вот суд. Изматывающий. Длящийся не один месяц. Висящий на тебе мокрой простыней. К нему то привыкаешь, то опять всколыхнет. То стыдно, то злость охватывает. Но к нему – обязательно вот такой довесок в виде проволочек, ожиданий. «Вам еще хорошо, вы еще в СИЗО не сидите», - утешает меня адвокат. Тех, которые сидят, привозят туда же, только в наручниках. Но я домашняя курочка, мне и так страшно, поверьте!
До того, что сохнет во рту и ноги плохо держат. А надо же еще говорить что-то вразумительное, не просто хватать ртом воздух. И в этот момент я ненавижу всех присутствующих, включая себя. Мне просто со страшной эпической силой не хочется быть здесь, в этом месте, в это время, при этих уродских обстоятельствах, будь они неладны четыре раза (а они неладны – кто ж это ладным назовет?).
Еще и потому не хочется, что это тоже та вещь, которую я обещала себе не делать. У нас в семье судиться не то чтобы любили, а так, баловались время от времени. Квартиры делили, иногда делили меня – как получится. Но юная и впечатлительная я считала, что никогда и ни за что.
Вот досчиталась. Итог – я здесь. А? Что? Моя фамилия?
Вам очень повезло, если вы обошлись без этой части, потому что, в общем-то, она полностью перечеркивает все, что было у вас и не было, все, что еще хочется помнить. Вы сейчас будете удивляться – а что, предыдущие три засады не перечеркнули? А вот нет, а вот все равно хотелось цепляться и думать, что когда-то же все было хорошо, была любовь, морковь, жвачка, мытье тарелок в четыре руки, и вот на том самом мерзнущем втором курсе, когда ну вообще никакая сила не могла в ноябре выдернуть на первую пару – как он трогательно уходил на работу и не будил меня.
Но вот с того момента, как мы начали открыто судиться – мне уже больше не хочется вспоминать. Просто потому, что нет ничего более гадкого, чем этот милый процесс.
Американцы – по крайней мере, если верить их фильмам – до самозабвения любят суды. Им в общем достаточно самого ничтожного повода, это удовольствие, спорт и священное право. Судьей быть почетно, он «ваша честь», справедливость и за редким исключением положительный герой. Если что стряслось, если кто-то кое-где у нас порой, если обидели, суд – ваша защита.
Наш человек в суд ходит, как к директору школы – может, стекло и не я разбил, а вдруг я просто не заметил? В суд стараются не попадать, даже если стоило бы – просто потому, что мороки много, как что работает – непонятно, а «позору» не оберешься. Нет, ну есть люди, которые судятся как выпивают – с удовольствием и иногда с перебором, но в меня спиртное такими дозами тоже не лезет. Откуда лично я взяла идею, что судиться позорно – понятия не имею. Можно долго размышлять, не от того ли это, что в час моего рождения Луна была над крышей или что я вообще трусиха, но я где-то ухитрилась усвоить, что судят подсудимых, и раз я в суде – то это не я пришла пытать правды, а судят МЕНЯ. За что? А за плохое поведение, которое я так подробно расписывала в предыдущих частях сей опупеи!
О да, притихшие было тараканы от похода в суд воспряли с новой силой и принялись качать права, стуча касками, как шахтеры на демонстрации. В качестве зарплаты и дани за двенадцать лет они, как вы понимаете, требовали не что-нибудь, а мои нервы, не доданные им в то время, пока я жила спокойно и занималась своими делами.
Отчасти этому способствует и сама атмосфера суда – одновременно пофигистичная до разгильдяйства и подчиненная каким-то внутренним законам, в которых я разбираюсь, как в молекулярной физике. Никак то есть. Слышала, что молекулярная физика есть, ага.
Вот сам суд – в здании бывшего детского садика, которому сделали особо жестокий евроремонт. На входе – охранник и рамка металлоискателя. Металлоискатель, естественно, все время истошно орет – ну у кого хотя бы ключей и мелких денег в сумке нет? Охранник на этот ор не ведет и ухом, разве что поморщится изредка. Ему в голову не приходит кого-то обыскать или попросить показать железки. Но металлоискатель работает – потому что положено. Связь с действительностью или необходимостью у него ровно такая же, как у Ханты-Мансийска с Новой Гвинеей – неожиданная, неочевидная и некачественная.
Примерно такая же связь с нужностью и у ячеек для сумочек, которые стоят рядом с металлоискателем, как в хорошем супермаркете. Ни разу не видела, чтобы кто-нибудь что-нибудь туда сдавал. Более того, если бы охраннику пришло в голову заставить всех приходящих сдавать сумки – работу суда тут же постиг бы жестокий паралич, потому что очереди во всех коридорах большие, а ячеек не более десятка. И толпа, собравшаяся перед зданием в ожидании своей очереди, наверняка бы тут же совершила какой-нибудь локальненький государственный переворот. Конечно, охране переворот ни к чему, поэтому она и не заикается. Но ячейки стоят. Положено!
Заседание редко начинается тогда, когда оно назначено. Судьи – люди занятые, им соблюдать расписание некогда. Поэтому, слоняясь по коридорам в тоскливом ожидании, успеваешь все передумать, заслушать орденоносный хор тараканов имени Дона Торквемады и окончательно пасть духом.
В довершение всего в зале суда обычно есть выкрашенная черной краской клетка для преступников – это на фоне беленького евроремонта! Никого в нее, конечно, не сажают, но лично меня в первые разы приводила просто в ужас ее радушно распахнутая дверка.
И вот суд. Изматывающий. Длящийся не один месяц. Висящий на тебе мокрой простыней. К нему то привыкаешь, то опять всколыхнет. То стыдно, то злость охватывает. Но к нему – обязательно вот такой довесок в виде проволочек, ожиданий. «Вам еще хорошо, вы еще в СИЗО не сидите», - утешает меня адвокат. Тех, которые сидят, привозят туда же, только в наручниках. Но я домашняя курочка, мне и так страшно, поверьте!
До того, что сохнет во рту и ноги плохо держат. А надо же еще говорить что-то вразумительное, не просто хватать ртом воздух. И в этот момент я ненавижу всех присутствующих, включая себя. Мне просто со страшной эпической силой не хочется быть здесь, в этом месте, в это время, при этих уродских обстоятельствах, будь они неладны четыре раза (а они неладны – кто ж это ладным назовет?).
Еще и потому не хочется, что это тоже та вещь, которую я обещала себе не делать. У нас в семье судиться не то чтобы любили, а так, баловались время от времени. Квартиры делили, иногда делили меня – как получится. Но юная и впечатлительная я считала, что никогда и ни за что.
Вот досчиталась. Итог – я здесь. А? Что? Моя фамилия?
